Биография

Борис окончил в Перми мужскую гимназию и поступил на юридический факультет Петербургского университета. Произошло это в 1897 году, т.е. как раз в том году, когда Сергей уже завершил своё образование. О его жизни и деятельности обстоятельно рассказал А.К. ШАРЦ. И объясняется это просто, ведь это был единственный из братьев, ставший профессиональным революционером. Названного же автора в первую очередь интересовало именно революционное прошлое братьев. Из рукописи Шарца мы узнаём, что уже в 1899 г. Борис активно участвовал в беспорядках, связанных с избиением властями студентов возле университета 8-го февраля. Результат - отчисление из университета и высылка в Пермь, к родителям. Однако уже в декабре Борис снова вернулся в Питер и продолжил ученье. Прошел год с небольшим и его снова исключили, на этот раз за участие в студенческой сходке. Так что лето 1901 года бывший студент Б. Вологдин провёл в Перми. Я предполагаю, что именно в это время он женился на Евгении Яковлевне Трей и, как утверждает Шарц, связался с местной революционной организацией. В 1902 г. Борис вновь оказался в столице и опять (снова в феврале) был арестован по обвинению в подготовке демонстраций и выслан в Сибирь. Правда ссылка длилась всего два месяца, ибо после убийства министра внутренних дел Сипягина дело о высылке студентов было пересмотрено и ему позволили вернуться в Пермь. Аресты и освобождения стремительно сменяли друг друга. Очередной последовал в апреле 1903 г. Евгения Яковлевна была страшно поражена обыском и арестом Бориса. Она не спала целую неделю...

В 1904 г. Борис Петрович снова был арестован и на этот раз по странному стечению обстоятельств опять в том же роковом феврале, но вскоре столь же стремительно освобождён. В 1905 году арест последовал в июне. На этот раз он сопровождался ссылкой в село Емецкое Архангельской области. Правда, уже в октябре осуждённый получил разрешение на проживание в Петербурге. Здесь он снова принялся за учёбу, однако революционную деятельность не оставил - стал пропагандистом на Франко-русском заводе. В 1907 г., то есть через 9 лет после поступления в университет, юридическое образование вопреки всему было завершено. В 1909 г. молодой адвокат выступал на процессе по Самарской организации РСДРП. Это был удивительный процесс, ибо на нем судили за статьи, листовки и воззвания, которые писал сам адвокат... К сожалению, не знаю, каков был приговор. Череда арестов, ссылок и т.д., ведение серьезной революционной работы не помешали ему стать полноценным специалистом-статистиком. Этому немало способствовало то, что он свободно владел семью языками. Так, в одном из писем племянник дает тетке - преподавательнице французского языка - консультацию по написанию некоторых латинских слов и переводу с этого мертвого языка. Он не без гордости замечает: "Я ещё не забыл латыни и греческого и даже иногда читаю на этих диалектах. Летом, например, прочёл «Заговор Катилены» Цицерона. Читаю иногда по-немецки. Сейчас читаю Julirus`a Wolff`a<Till Eulenspiegel>. Прочёл Р. Ролана по-французски «Jean Cristoff» (кажется, А 1а foire). Читала-ли ты его что-нибудь? Прекрасный писатель!" Борису были доступны в оригинале книги на немецком и итальянском, английском и французском. К прискорбию, образованность его несла не только лавры.

А вот какие слова сказал Борис Петрович о своей специальности (разумеется, это снова слова из письма Глафире Дмитриевне): "Тебя не удовлетворяет моя специальность; ты находишь её слишком {егге-а-1:егге. Это неверно. Ты забыла, что ещё Гёте сказал в «Фаусте»: "Grau,teurer Freund,ist alle Teorie,Und grun des Lebens goldner Baum"* - Так и тут. Нет ни одной «теории», которую нельзя было бы назвать скучной, серой, неизменной, при сравнении её с жизнью, которая играет всеми яркими

"Любая теория сера, но зеленеет златое древо жизни". цветами и сверкает солнечным блеском, если это только не жизнь, сопряженная с квартирным, банным, трамвайным и прочими утешениями".

Тюрьмы не прошли бесследно. В конце 1909 г. у Бориса Петровича резко обострился туберкулёз. Кто-то (кто именно -Шарц не сообщает) оказал ему материальную помощь, и он уехал в Швейцарию на длительное лечение. После этого ему довелось работать статистиком в Уфимской губернской управе (1910), зав. отделом народного образования Ярославской губернской управы (с 1912). Весной 1917 из-за нового обострения туберкулёза пришлось уехать в Крым, где в тяжелейших условиях он вместе с женой пережил всю Гражданскую войну. Трудно представить, что передумал умный человек - революционер Борис Вологдин, когда видел все ужасы, творимые бешеным джинном братоубийственной войны, вызову которого он немало способствовал. Жизнь Бориса Петровича, конечно же, была глубоко трагична. Есть много свидетельств того, что он хорошо понимал, что напрасно мыкался по тюрьмам, принёс в жертву жизнь свою и жены. Ведь даже в самых кошмарных каторжных снах не могла присниться ему кровавая диктатура партии и вождей. Он знал, что построенное общество никогда не было "царством свободы, равенства и братства". Но надо было молчать...

Когда пришла советская власть, ему было 38 лет. Теперь он стал зав. справочно-статистическим бюро народного образования Крымревкома, а в 1923 г. избран в Симферополе профессором педагогического факультета Крымского университета. Среди детей бывшего крепостного графов Строгановых Петра Александровича Вологдина появился второй профессор. Ведь, будучи революционером, он даже в революционной деятельности оставался экономистом и блестящим статистиком. Ему принадлежал один из первых очень удачных учебников по этой дисциплине.

В 1926 умерла всего 52 лет от роду его жена, друг и сподвижница Евгения Яковлевна. В том же году покинул землю и старший брат Сергей Петрович. Как было пережить двойное горе?..

Борис нашел единственно верное решение. Но для этого ему пришлось перешагнуть через себя. У людей старшего поколения ещё не ушли из памяти достаточно затёртые и теперь звучащие несколько комично слова "твердокаменный большевик". К числу таких "твердокаменных" относил себя и Борис Петрович.

Как пишет А.К. Шарц, в 1927 г. Бориса Петровича пригласили на работу в тарифно-статистический отдел Госстраха в Москве. Сотрудничал он и в Госплане. Всё чинно, благородно: пригласили, приехал. О том, что стояло за этими округлыми формулировками на самом деле, Борис Петрович писал тетушке Глафире Дмитриевне из Симферополя 13 января 1927 года так:

"Несколько больше обычного занят работой, так как фактически был руководителем переписи населения по всему Крыму. Ответственными руководителями, т.е. официальными, были управляющий Ц.С. Управл., где я заведую лишь двумя отделами, и его заместитель, особенно последний. Он татарин и партийный, сам же управляющий - русский, беспартийный, настоящий статистик. Татарин в статистике понимает столько же, сколько я понимаю в языке древних вавилонян, но это не мешает ему лезть всюду и распоряжаться. На этой почве у меня возник конфликт с ним, и в результате меня "отставили" от разработки той самой переписи, которую я проводил. Это ещё более побуждает меня думать о переезде в Москву".

Конечно, были и другие серьезные причины, заставлявшие думать о переезде. Первая, без сомненья, состояла в том, что непереносимо тяжко было оставаться в Крыму, где прожил с Евгенией Яковлевной почти 10 лет. К тому же подходило время, когда приемный сын Виктор (кстати, не знавший ничего о своём происхождении) должен был думать о продолжении образования. Наконец, по замечанию Бориса Петровича: "Очень хотелось бы в Москве заняться шире преподавательской работой по статистике".

Желание уехать из Крыма было очень велико - столь велико, что удалось решить даже труднейшую из проблем -жилищную. А 6 апреля 1927 г. рядом с датой на письмах, адресованных тетке, появилось слово "Москва". Борис Петрович писал: "Ну, вот мы и в Москве. И даже прошло уже 1/ 2 месяца, как мы сели на Воробьевых горах". Поселился он в одном из экспериментальных домиков, особенно мало пригодных к жизни зимой, которые стояли между слободой Потылихой и деревней Воробьевкой, неподалёку от места слияния Сетуни с Москва-рекой. Проезд в центр - час. Сначала автобус, потом - трамвай.

Он продолжал информацию: "Я получил место в Главном Правлении Государственного Страхования, где заведую статистическим подотделом". В первом же письме он возвращается к судьбе своего любимого детища "Краткому курсу элементарной статистики" и говорит: "Учебник пришелся кстати и теперь разошелся почти весь. Впрочем, я мог отпечатать его всего 1000 экз. Издавал я его за свой счёт. Думаю теперь о втором издании. Здесь в Москве я нашел много старых знакомых. Кое-кто из них занимает "высокие" посты, и до них теперь не доберешься, да я и склонности к этому никакой не ощущаю. В Кремле, например, имеет обитание моя бывшая ученица по латинскому языку и когда-то наша хорошая знакомая Л. ФОТИЕВА. Она дочь бывшего управляющего акцизными сборами в Перми. Когда-то мы с Валентином ездили к ней в Суханки в гости на велосипедах. Женя (Евгения Яковлевна Трей - В.Ш.) сидела с ней в одной камере в Литовском замке. Теперь она высокосановная особа, ибо была личным секретарём Ленина".

Жизнь и работа продолжались:

"27 октября 1929 (?) Я пока ещё служу в Коопстрахсоюзе, но уже навострил лыжи и крепко поругался с одним сумасбродным "начальником". Мне это уже надоело, и я хочу положить конец, уйдя на какое-либо иное место. Это тем более, что страховая работа случайно стала моей специальностью и я всё время думаю о возвращении к основной своей профессии -статистике".

Наконец, финал:

26 января 1929 г. (открытка ): "Я больше не служу в Коопстрахсоюзе". Стал сотрудником Госплана СССР (по секции культ, строительства).

Госплан - Госпланом, но вот уже май на дворе. 3 мая, Москва. Холодно. Приходится каждый день топить печи. И тетушка узнаёт, что: "Солнца нет. Впрочем, для Москвы это обычное явление. И охота была Ивану Калите селиться в такой неприятной местности. Чудаки всё-таки были наши предки: одни лезли в леса и дебри, где вместо неба серое солдатское сукно и солнца вовсе не видно, а другой полез в болото и на кочках построил себе столицу. То ли бы дело пробраться им к Чёрному морю, да там где-нибудь под Чатыр-Дагом вывести столицу с видом на море, с солнцем в течение 9 месяцев, с теплом... Ну, да уж теперь ничего не поделаешь". Разлив на Сетуни и Москве-реке. А вот ещё новость:

"Вышла из печати, наконец, моя книга - "Статистика татаров Союза ССР за 1923-4 и 1924-5 гг." Увлекательное чтение! Верное средство усыпить человека, даже жестоко страдающего от бессонницы". Нет, не печалился Борис Петрович по поводу расставания с Коопстрахсоюзом!

25 июня всё того же 1929-го он извещает тётку, что женился на своей старой знакомой - преподавательнице литературы и директоре школы Екатерине Ивановне Заозерской. Борис познакомился с нею ещё во время работы в Ярославском земстве. В этом письме есть примечательная деталь. Когда-то Сергей Петрович писал  крёстной и, оправдываясь, произносил слова о "повинной голове". А вот Борис развил эту тему иначе:

"Всё это время как-то был занят, и не доходили руки, чтобы взяться за перо и ответить на твоё письмо. (Не удивительно, ведь человек женился! До писем ли ему было? - В.Ш.). Надеюсь, всё же, что ты, сказавши "да виновен", прибавишь по старой формуле: "но заслуживает снисхождения". Ну, что же... вполне юридически выдержанное извинение...

Прошла, конечно же скромная, свадьба, а там и зима подошла с её небом серого солдатского сукна.

23 декабря 1929 г. заболел. Слёг. Но палочки Коха в мокроте не нашли. "Начал деятельность на новом месте службы. Поле моего статистического опыта существенно расширяется, т.к. мне приходится руководить постановкой статистики школьной (школьные сети), библиотечной, кино и радио, избы-читальни, затем статистика здравоохранения, пенсионного дела, борьбы с беспризорностью, учётом "кадров", т.е. учётом всех технических сил страны и т.п. Теперь вот есть обычай в 24 часа требовать сведения, на собирание которых м.б. нужен год. Неумение работать и планомерно (это в Госплане-то!), своевременно строить работу выдается за "американский темп", а на самом деле это просто российская "шапка набекрень" да за одним уж и люди набекрень".

Наконец, название оказалось найдено: "люди набекрень". Им всегда было до него дело. И некий индивид такого толка, абы чего не вышло, подмахнул приказ и... Бориса Петровича, как он сообщил тётке 1 октября 1930 г., неожиданно "сократили" из Госплана. В одном из писем он язвительно заметил, что ранее полагал, что сокращают только дроби.

В том же первооктябрьском письме племянник поздравляет тетку "с официальным признанием пед. заслуг в виде назначения пенсии". Сам он тоже начал (несмотря на то, что значительно моложе тетки) хлопотать о пенсии. Нужна была хоть какая-то уверенность в будущем... Бывший работник Госплана Борис Вологдин это понимал. Надоела канцелярщина. Решил заняться тем, к чему душа лежит.

И вот он уже читает лекции для Объединения работников учета (ОРУ), занимается делами, Московского краевого музея, которому нужны статистические характеристики области. Ну, а чтобы не скучать, занимается написанием "Курса элементарной статистики" (готовит третье издание). Наконец, всё в том же письме сформулирована самая страшноватая мысль: "Мечтаю написать нечто вроде мемуаров, так как за 30 лет общественной работы у меня накопился очень богатый материал для них: множество людей, игравших и играющих роль в полит, и обществ, жизни нашего времени знал я на своём веку, многих интересных событий «свидетелем Господь меня поставил»"...

Господь-то "поставил", а вот восторга эта идея, разумеется, ни у кого из "сановных" вызвать не могла. Борис Петрович слишком много знал и видел. В сентябре 1936 он продолжал свою автобиографию. Уже были написаны главы "Детство", "Гимназия" и "Университет". Начал писать о рабочем движении...

Увы, мне известна только судьба рукописи, которая называется "Моя автобиография" (Ч. 1-П), 1879-97 г. (7)...Во всяком случае, молодым есть смысл начать поиски...

Братья навещали Бориса на его Воробьевых горах каждый год. И хоть Виктор добирался из Владивостока 10 суток, а все-таки приезжал... В один из таких приездов состоялось поистине сказочное событие. В домике у деревни Воробьевка собрались, а главное, в одно и то же время, редчайшие гости. Собрались и все вместе отправили в Пермь открыточку. Вот она, написанная 12 февраля 1931 года, отправленная 14-го и полученная 17-го. Текст привожу полностью:

"Дорогая тетя Глаша и тетушка!

Во первых строках нашего письма посылаем тебе наш общий родственный привет от трех (четырех) поколений, собравшихся на Воробьевых горах, вблизи тех мест, где ты некогда проводила счастливые дни своего детства. Собрались: бабушка; три сына (имярек: Борис, Валентин и Виктор). Затем: внуки (Вера, Ирина) и правнуки Владя и Витя. Пили за твое здоровье и расписались на сем листе.

\}Л.ВОЛОГДИНА

2) + (по неграмотности, за статистика Б.ВОЛОГДИНА, и

по личной его просьбе агроном И.В).

3) В.ВОЛОГДИН (подпись деда)

4) (пустой номер — В.Ш.).

5) В.ВОЛОГДИН(подпись дяди Вали)

6) И. ВОЛОГДИНА-ПОНОМАРЁВА

7) В. ВОЛОГДИНА-КУЗНЕЦОВА

8) В. КУЗНЕЦОВА

9) В. ВОЛОГДИН (Владислав - сын Валентина Петр. -

В.Ш,)е(с.

10) Я КУЗНЕЦОВА

Здесь нужны некоторые пояснения. Под номером один расписалась Людмила Дмитриевна, 2 - за Бориса - Ирина Сергеевна - старшая дочь покойного Сергея Петровича, 3 - дед Виктор (подпись с характерной петелькой у буквы "д"), 4 - по недосмотру пустой номер (вероятно, должен был расписаться Витя - сын Б.П., 5 - подпись Валентина Петровича, 6 - Ирина Сергеевна Вологдина-Пономарёва, 7 - В. Кузнецова - Вера Сергеевна (Вологдина - Кузнецова, 9 - Владислав Вологдин -младший сын Валентина Петровича, 10 - Наталья Кузнецова -дочь Веры Сергеевны).

Вот этакий состоялся "съезд" родни. И весело же, должно быть, было. И не было конца музыке и рассказам, а Вера, конечно, пела, ведь у неё был удивительный голос! Ну, а братья обожали музыку. Но что-то все развеселились и расшалились. И скорее всего кто-нибудь среди общего веселого куража да вспомнил о событии, которое Борис в очередном письме к тётке описал так: "Виктор подвизается здесь и в Ленинграде с очень большим успехом. Его зовут сюда, но он, кажется, не склонен менять свое место жительства, и, конечно, делает правильно: жизнь здесь несмотря ни на что очень тяжелая. Ты, вероятно, слышала, что в декабре Валентин был арестован, но, как и нужно было ожидать, через 4 дня освобожден, т.к. произошло «недоразумение»". "Человеки набекрень" не дремали. В апреле 1932 - го Борис Петрович сообщил по знакомому адресу:

"В моих преподавательских занятиях произошли небольшие изменения: я бросил работу в Плановом техникуме и остался только на высших счётно-эконом. курсах. Причина ухода довольно обычна: пара-другая лодырей и тунеядцев, прикрывающих свое безделье и глупость комсомольскими билетами, взвели на меня обвинение в «аполитичности» моей краткой программы. Представители учебной части, боясь этих бездельников, тоже начали бормотать разные глупости на эту тему. Тогда я заявил им об уходе, прекратив немедленно занятия. Множество слушателей и слушательниц были очень обескуражены таким оборотом дела, даже кое-кто говорил об уходе из техникума, где делать больше нечего, но я бессилен помочь им в этой беде. Интересно, что до сих пор (скоро месяц) нет «приказа» о моём увольнении..."

Мне сдается, что приказ об увольнении Бориса Вологдина вообще так и не был издан. Он ещё поработает, ибо идеи таких людей нужны нам сегодня. Как удивительно жизнелюбив он был с его "сокращаемыми дробями". Как светлы были его математические выкладки. Невольно думаю об этом, ибо всего десяток дней назад попали в тюрьму нынешние руководители Государственной статистической службы России - очередные "люди набекрень". Прекрасная черта Бориса Петровича - его неумение унывать. Вот, к примеру, как переплетались у него грусть и праздничное настроение:

"Знаменитые сорок сороков молчат, что производит странное впечатление. У нас же в Троицком (село в 1/2 версты от нас) звонят, как положено по уставу св. отцов церкви. Получается впечатление праздника..."

Всегда большим праздником были для Бориса встречи с музыкой. Он не очень часто посещал оперу и концерты, но тем праздничнее была каждая встреча. Вот несколько его высказываний, касающихся музыки.

"Побывал на дневном симфоническом концерте с французским дирижером с "вкусной фамилией" Рене БАТОН." "Вчера был в филиале Большого театра, слушал Моцарта «Свадьбу Фигаро». Мы эту оперу когда-то слышали на немецком языке в Риге и я её очень люблю".

"Был на «Борисе Годунове» Мусоргского в театре Станиславского. Замечательно!" "Слушал Нежданову."

А вот интересные мысли о "новой" музыке (из письма от 3 мая 1929 г.): "В театре и на концертах теперь бываю редко. Впрочем, был с Екатериной Ивановной на "Сказке о царе Салтане" в Большом театре, но впечатление получилось совсем тусклое: голосов нет, подъема никакого, серо, неувлекательно. Почему-то очень вызывали Держинскую, но это удивительно, так как голоса-то у неё совсем нет. Вот в концерте Персимфанса (без дирижера) было хорошо, хотя играли странные вещи Стравинского. Новая музыка удобна для исполнителей тем, что в ней, как ни ври, всё будет хорошо и всё можно оправдать. Пишут сейчас пьесы (я их видел своими глазами у К.А. Кузнецова - проф. Московской консерватории -Прим, моё-В.Ш.), где левая рука с бемолями (скажем, в тоне з1-Ъето1), а правая с двумя диезами! Это полутональность! Мнения психиатров по этому поводу мне неизвестны".

И ещё о театре и музыке: "Вот в театр, жаль, редко ходим. Были всего раз на опере «Снегурочка», а то всё нет времени. Хотел, было, я вступить в «оркестр самодеятельности», где дирижером будет известный дирижер Голованов, да опасаюсь много играть на флейте (из-за болезни лёгких - прим. В.Ш.). Так и отказался, а жаль до крайности. В 4 руки совсем не играю: не с кем". Это 1936 год. Борис Петрович дорожил каждой встречей с племянницей Верой Сергеевной Кузнецовой - той самой, что не только определяла вязкость нефти в своем нефтяном институте, но прекрасно пела. Однако "... Вера постоянно ...занята, и нелегко застать её дома. Музы умолкли на Воробьевых горах; в театры и концерты мы совсем не ходим. Одно утешение - радио. Валентин с Виктором купили маме радиоаппарат - и по вечерам она слушает превосходные концерты, оперы, не столь первоклассные доклады и проч. Я иногда тоже слушаю их (т.е. концерты) с великим наслаждением. Нет у меня партнёров по игре в 4 руки, а я это занятие очень люблю".

Итак, лишь бы звучала музыка в душе и наяву, а что до остального, то с ним всё в порядке. Продолжая письмо, он замечает: "Как видишь, и здесь - в столичном граде, «белокаменной» Москве письма приходится писать на бумаге весьма сомнительного качества". Но не будем смущаться формой: обратим всё наше внимание на содержание. (Темы качества бумаги Б.П. касался и ранее., напр, в письме от 27 октября 1929 г., когда замечал: "За неимением гербовой - пишем на простой" -В.Ш.). Вот приходит зима с её морозами, затруднениями с дровами, холодами в квартирах и т.п. Об общем тоне нашей жизни ты, конечно, имеешь представление, читая газеты. Конечно, мы здесь, несмотря ни на что, живём легче, чем в провинции. Имеем хлеб черный, а также хлеб, называемый почему-то белым; имеем в изобилии мясо, преимущественно мутонного типа; получаем даже картошку по карточкам, селёдку; кто побогаче, тот охотно покупает консервы и пр. В баню ходим при готовой воде как горячей, так и холодной, а не так как в Перми, где в баню ходят по твоему сообщению "со своей водой". Это известие вызовет здесь сенсацию! Из бесплатных (зачёркнуто - В.Ш.) дешевых удовольствий здесь можно рекомендовать даровую физкультуру в трамваях (упражнения в беге, в подвешивании, прыжках, испытании крепости скелета, нервов и т.п.)".

Впрочем, дожил революционер Борис Вологдин не только до полутональности в музыке, но и до постройки метро, канала Москва-Волга, до генеральной реконструкции Москвы, до 25 апреля 1937 года, когда можно было сказать: "У нас кругом лавки, продовольственные магазины, палатки, ларьки, где продают и мясо, и консервы, и колбасу, и испанские лимоны и апельсины, и вообще чего душа просит. Гастрономические магазины полны всяких кулинарных изделий - были бы деньги, а то всего в изобилии".

Но, разумеется, самым дорогим удовольствием были не колбасы и лимоны, а нечастые встречи с родными: братьями и их детьми. Дом Бориса был подчас своеобразной "перевалочной базой". Так, в августе 1928 ситуация была такова: "Неделю назад проездом с юга был Валентин, а через 2 недели приедет М.Ф. (жена В.П. Мария Федоровна - В.Ш.) с детьми. Они все экскурсировали по Кавказу. Валерия (старшая дочь В.П. - В.Ш.) ездила туда дважды". С гостями, разумеется, порой случались курьезы, как, например, с Валерией: "В Москве она, подобно пошехонским героям, не смогла меня разыскать, хотя я сижу в самом центре Москвы на Кузнецком мосту между Неглинной и Рождественкой..."

И ещё одна запись, сохраняющая большое портретное сходство: "На днях здесь метеором пролетел Валентин, заехал на 1/2 часа на Воробьевы горы в моё отсутствие и затем исчез «утопая в сиянии голубого дня»."

Из домочадцев с Борисом в Москве жил приемный сын Витя, о котором я уже упоминал, мать Людмила Дмитриевна, вторая жена Екатерина Ивановна, а также женщина, выполнявшая обязанности домработницы.

Удивительна способность Бориса Петровича кратко, чётко и честно описывать людей. Так, о приемном сыне Вите он сказал: "По характеру своему он человек добродушный, искренний и правдивый, что развила и - думаю, на всю жизнь -укрепила в нём Женя, всю свою душу отдававшая ему".

Однако: "К сожалению, учится он плохо, работать самостоятельно не умеет, да и ленится, и это несмотря на то, что обладает в некоторых отношениях способностями выше средних, а в технике подчас вызывает справедливое удивление пониманием всяких машин, аппаратов и искусством тихой работы". И наконец: "Он, как многие современные юноши, человек беспорядочный и к работе мало прилежный". Мальчик учился, работал лаборантом. Потом бригадиром на заводе Физприбор. Уехал в Сибирь, где вместе с Александром Федоровичем Теплоуховым (братом Марии Федоровны Вологдиной) работал в лесоустроительной партии. Временами он надолго исчезал и, наконец, незадолго перед кончиной Бориса Петровича погиб.

Екатерина Ивановна определённо стала Борису Петровичу надёжной спутницей жизни. Однако она постоянно была невероятно загружена педагогической работой. О её проблемах Борис Петрович в 1932 году писал: "Екатерина Ивановна работает по-прежнему, хотя на её пути тоже множество терний. Программы по-русскому и литературе всё время меняются (весь год); то классикам почёт и уважение, то их отодвигают в дальний угол, а первые места отводятся гениальным Безыменским, Шолоховым, Панферовым и др. светилам".

В последние годы Борис Петрович побаливал. Лечился он по протекции Марии Константиновны Аносовой у тогдашнего светила- проф. Зеленина. Матери и сестре Надежде он в конце 1936 г. писал: "Не думайте, что этот интерес к врачам и врачеванию свидетельствует о моём пристрастии к этому делу или о какой-нибудь тяжкой моей болезни: лечусь потому, что для того и врачи существуют, да и «ремонтироваться» иногда не мешает, как выразилась одна дура, очевидно рассматривавшая дело с точки зрения сохранения казенного инвентаря".

 10 марта 1938 года не стало и самого Бориса Петровича. Он оставил после себя 38 печатных работ, большинство из которых посвящено статистике народного образования, экономике, демографии. Должно быть, наиболее интересны такие его сочинения, как: "Естественное движение населения. Браки и разводы в Крымской АССР в 1925 г.", "Народное образование в Крымской АССР", "Население Крыма за 150 лет". Вот бы почитать! Но, боюсь, не собраться. Да... Крым ныне - это такая боль России... А проблемы вернувшихся из ссылки татар чего стоят...

Борису Петровичу посвящены четыре опубликованных работы, известно из архивных источников, разбросанных по разным учреждениям Москвы, Самары, Ярославля, Крыма... Да, профессор Борис Вологдин так и не был уволен, отставлен от жизни. Еще ждут исследователей его труды и материалы о нём.