Биография

Надежда Петровна была самым младшим ребенком в семье Петра Александровича и Людмилы Дмитриевны. Родилась в Перми 11 сентября 1897-го года. Зимой 1901 г. т.е. шести лет отроду,  переехала  с матерью в Санкт-Петербург.  Девочка очень скучала по своему тихому, провинциальному городу. Она была слабым ребенком и часто болела. В этом ей составляла невесёлую компанию Верочка - дочь Сергея Петровича,  серьезная болезнь которой даже потребовала  (по  совету врача)  приобретения коровы.  Благо это было возможно, в то время семья старшего из братьев жила в Колпине,  а Людмила Дмитриевна с  дочерью обитали на 11 линии Васильевского острова в доме  44 в кв. 37, а позже 65.

Надя,  несмотря на болезненность,  росла боевой девочкой.

Зимой они жили в Питере, а на лето уезжали домой в Пермь. Этот отлаженный ритм нарушила весна 1903-го,  когда был арестован Борис, а мать хлопотала о его освобождении. Когда в 1912 не стало Петра Александровича,  Людмила Дмитриевна принялась хлопотать о пенсии и добилась-таки.  Ей стали платить 200 руб.  в год,  а Наде - 66.   Младшая сестра Вологдиных училась в гимназии в милой её сердцу Перми и в годы ученья,  в основном, была подопечной брата Виктора. Он помогал ей в занятиях (особенно по математике, которая у неё хромала). В Перми в 1911 г. Виктор заставлял 16-летнюю Наденьку играть у него дома на рояле упражнения с листа, чем вызывал негодование ученицы. Сама Надя писала об этом так:  " Дома я играю два часа, но кроме того играю у Виктора. Он меня заставляет играть все:  и гаммы, и этюды,  и сонаты и пьесы. С ним же я почти не играю,  потому что он мало играет. А если я с ним  играю,  то у меня ничего не выходит.  Он меня заставляет играть все незнакомые вещи с листа; я же с листа играть совсем не умею, а разучить вещь он мне не дает, говоря, что надо играть с листа.

В 1913 г.  Надя готовилась в Петербурге к вступительным экзаменам на  Бестужевские  курсы.  Юная особа погружена в латынь и французский, историю, философию и т.д. Жизнь в столице, которая была так скучна для ребёнка, определённо обрела для неё свою неизведанную прелесть - Надюша стала завсегдатаем Мариинки, ведь у Владимира и Таисии была абонирована ложа. К тому же в громадном стольном городе было так много родных, что, благодаря нередким визитам, которые очень любила мама, жизнь порой  становилась  похожа  на  праздник.  Вот,  к примеру,  4 октября 1913-го были с мамой в гостях у Виктора.  Праздновали именины  Надиной крестницы - Веруськи (Вероники).  Приехала  в Лесное и Мария Федоровна с детьми.  Конечно, было очень весело. Вообще больше чем у Сергея, Владимира и Валентина Надя любила бывать у Виктора,  не только потому,  что в его семье росла крестница,  но и потому, что компанию дополнял малюсенький и ласковый,  как  пушистый  котёнок, племянник Игорь.

Был сдан  строгий  предмет - логика,  а впереди маячил экзамен по истории.  Однако уже наступил 1914 г. и всё больше чувствовалась в городе война. На улицах не пахло порохом, но постоянно были переполнены трамваи, чаще и чаще прибывали эшелоны с ранеными.  Госпитали забиты.  Надя всей душой рвалась на фронт - мечтала стать сестрой милосердия.  Людмила  Дмитриевна  писала: «Надя  всё  рвётся  в сестры хотя бы в общину.  Я ей предоставляю действовать как она желает Каждой сестре, которая работает в лазарете Надя завидует». И вскоре она свого добилась - начала работать в госпитале.

Однако братья считали,  что из-за этого нельзя терять год. Надо, непременно кончать Бестужевские курсы..

Новый 1916 год встречали у Валентина.  Братья организовали семейный квартет и, конечно, было безумно весело...

Вообще же  жизнь Нади в 1916 году была похожа на небольшой смерч:театры, оперные спектакли, разъезды по гостям и снова лекции и лазареты.  В том же году она поехала в Москву.  Цель поездки была одна:  попасть на фронт сестрой милосердия,  добиться своего во что  бы  то  ни стало и,  разумеется,  невзирая  на  ожесточенное сопротивление мамы и братьев.

Год 1917  -  год  февральской революции и октябрьского переворота для Нади ознаменовался блестящей сдачей очередного экзамена,  а  также тем,  что в мае ей всё-таки удалось попасть в VI-ю Кауфманскую общину.

Очевидно, это были общины, названные в честь известного своими подвигам  в Азии генерала Кауфмана. Оказавшись в общине, Надежда, увы, не попала на фронт.  Судьба занесла её в Армению, в городишко Карс, который впоследствии (по Московскому договору 1920 г.) отошел к Турции.  Затем ей довелось побывать в Батуме, Тифлисе, во многих других городах и селениях.  Родной  средой  юной бестужевки на годы стали врачи и сестры, больные и раненые.  Гибли сотни,  тысячи и немудрено  было  затеряться слабой девчонке в бешеной круговерти гражданской войны. Она не затерялась... Но ни мать, ни братья долго ничего не знали о её судьбе. Прошло почти  четыре долгих и мучительных года.  Четыре года без единой весточки, почти без надежды... И вот в 1921-ом пришло письмо, адресованное маме из Турции. Вот оно (привожу текст почти без сокращений):

7/IX-1921

 "Дорогая мама!

Сегодня совершенно  неожиданно  получила  письмо  от Валентина из Берлина,  чему была,  конечно,  несказанно рада. Рада особенно потому, что узнала обо всех вас, что вы живы, и здоровы, а то, сидя в этой турецкой дыре и, слыша Бог знает, что о России,  о голоде, приходят на ум самые чёрные,  самые мрачные мысли.  Написать отсюда я не знала куда и боялась подвести вас своими письмами.

Начну описывать  тебе  свои мытарства сначала.  После ликвидации 4-го Кауфманского я уехала с Кавказа на Север,  в Новочеркасск, рассчитывая оттуда пробраться домой,  чего мне не удалось сделать. В Новочеркасске я жила три месяца и мой приезд оказался там весьма кстати, т.к. недели за  три  до  моего  приезда умерла от испанки Софья Яковлевна и Сергей был,  конечно,  в страшно подавленном настроении. Я, как новый для него человек, немного развеяла его и развлекла. Затем я уехала в Ростов,  где работала в госпитале, оттуда перевелась в Ессентуки к своему старому приятелю бывшему старшему врачу 4-го Кауфманского госпиталя. Затем попутешествовать через Кавказский хребет и погостить в Сухуме, а оттуда отправится морем в Крым, где я встретилась с Борисом, разыскав его. Из Крыма же попала, наконец, сюда. Вот в немногих словах мои похождения за это время.  Милая мама,  описать всё перечувстованнное невозможно.

Здесь вначале  пришлось и жить и работать в самой кошмарной обстановке - в грязи и насекомых по уши.  Неудивительно,  что вскоре я сама заразилась сыпняком.  Ещё во время работы, а потом болезни я познакомилась с моим палатным ординатором - врачом Евгением Евгеньевичем  Сосунцовым - теперь моим мужем.  Знакомы мы были очень недолго.  В Конце ноября он был назначен в наш отряд,  а в  феврале  мы  уже  праздновали свадьбу.

Болезнь особенно сблизила нас и показала мне его отношение  ко  мне т.к. большей заботливости и внимания я не могла  бы  ожидать  даже  от близких людей.  Он старался скрасить обстановку, в которой приходилось болеть.  И теперь я ни минуты не раскаиваюсь в сделанном мною шаге так как живём мы дружно и любим друг друга.  Свадьбу отпраздновали 14 февраля 1921 по ст. ст. в галлипольской греческой церкви. В этом торжестве  принимал  участие  весь отряд (главным образом сёстры).  Был ужин, танцы,  оркестр музыки,  одним словом всё как следует.  Мужу моему  30 лет. Учился он в Казани, где отец его был священником. Он бы понравился тебе, так как такие люди в твоём духе. На "героев моих романов" совсем не похож. Меня балует, насколько зто возможно.

Сейчас мы  мечтаем  уехать  отсюда в Чехию, в Пражский университет, где Женечка хочет закончить своё образование (его выпустили в 1911 г., когда  звание лекаря давали без государственных экзаменов).  Ему очень хочется пополнить знания,  благо представляется для того  возможность, т.к. ему дают стипендию, я напишу тебе уже из Праги и сообщу точный адрес,  а пока пиши на Прагу до востребования (я дала адрес  Валентину).

Напиши подробно о себе и обо всех,  т.к. Валентин написал только самое главное, что все живы и здоровы. Тете Глаше пишу вместе с тобой и попрошу  уже тебя переправить моё письмо.  Из Праги пришлю свои карточки, покажу что у меня за муж. А пока крепко, крепко целую тебя дорогая моя мама,  будь здорова,  живи и не беспокойся за меня. Целую всех крепко. .Привет от Женечки. Твоя, любящая тебя дочь Надя.

Приписка: Меня поразила смерть Нины  (дочери  Владимира  Петровича, похороненной в  Швеции  - В.Ш.) от которой Т.  Н.  (Таисия Николаевна -

В.Ш.) до сих пор не может очнуться.  Екатерина Александровна (Наша  бабушка - жена Виктора Петровича - В.Ш.) писала тоже,  что умер в Москве от сыпняка Леонид Александрович (брат Е.А. - В.Ш.). У Виктора все были живы и здоровы".

Письмо имеет ещё одну приписку: "Перешли письмо  тете  Глаше,  так как здесь я подробно пишу обо всём. Владимир устроился довольно хорошо в Париже".

Прочитав это письмо, только и остается сказать: "Неисповедимы пути  Твои, Господи!".  Но ведь и это было всего лишь только начало – начало нового пути,  новых испытаний... Великое счастье, что не дано человеку знать своё будущее,  ведь многие,  обладай они таким  знанием,  скорее всего отказались бы жить... Впрочем, Надя явно была не из их числа.

Читаю и перечитываю послание из турецкого города со странным  названием "Галлиполи" и воскресают в памяти,  оживают, наполняются плотью и кровью картинки из булгаковского "Бега". Сколько горя и страданий за каждой строчкой письма.  Идет бешеная гонка – бег, бег стремительный, неудержимый и нельзя остановиться: ведь это против довлеющего над всей жизнью принципа,  против логики - бег должен продолжаться во что бы то ни  стало.  И  пусть лукавый летописец с ясным взглядом стучит корявым пальцем по клавишам машинки...Вершится бег...и верится с  трудом, что это не какая-то,  участвующая в войне "за Великую и Неделимую" литературная героиня встречается с  братьями  -  революционерами,  а  просто крёстная моей мамы - Надежда сначала утешает в горе Сергея, потерявшего жену, а потом разыскивает в Крыму Бориса, чтобы перед последним сумасшедшим броском через море поговорить и проститься навсегда.

О чём  был этот разговор мы,  понятно,  никогда не узнаем,  но вот суть его всё-равно ясна...  Перекоп штурмовали красные - красные революционные  войска.  Борис был членом РСДРП и должно быть с добавлением маленького "б" в скобках.  Это его сподвижники и он взывали к разуму и энергии народа к тому, чтобы поднялся он на борьбу с тиранией и вспыхнул бунт,  который возглавили талантливые организаторы и полководцы. А разбитые, жалкие, поверженные но гордые своей безнадежной преданностью России, борцы за законную власть прощались с Родиной.  Наде было в чём упрекнуть Бориса, так много сделавшего для разрушения империи. А Борис...  что мог он - мученик,  харкавший кровью (туберкулез),  что мог сказать он в своё оправдание. Да должен ли он был оправдываться? В чём - в том, что история суть история, а самое страшное то, что делают её люди...

Дочь Надежды Петровны Таня как-то писала,  что мама была уверена - попадись она красным,  её бы непременно расстреляли. Пожалуй так оно и было  бы.  Ведь  в  1918  году  старший врач Евгений Сосунцов - её муж участвовал в походе дроздовцев, потом попал в Константинополь и вместе с Деникиным в Галлиполи.

С 1922 по 1923 год молодые супруги занимались наукой. Но не только ею. 4 июля 1922 г. родился старший брат Тани Снеллинг - Ярослав. Наконец,  Карлов Университет был окончен. Сбылась мечта Е. Е. Сосунцова. Он стал дипломированным врачом.  Однако,  как всегда в жизни, в бочке меда...  да,  была ложка дегтя.  Чтобы получить право практиковать, надо было принимать чешское подданство. Но этого они не хотели. Было принято решение ехать во Францию,  где серьезно обосновался Владимир Петрович. Можно было рассчитывать на его поддержку...

В Париже эмигрантов снова ждала нелегкая жизнь. Евгений Евгеньевич работал  на заводе и учил язык.  К счастью преподавала его очень милая женщина, не бравшая за уроки ни копейки. Всё это было вполне переносимо, но... Все беды начались сначала. Ни чешский, ни тем более, русский диплом не действовали во Франции. Практиковать оставалось только в колониях,  куда французские врачи на хотели ехать.

И вот тут-то пригодились связи Владимира Петровича.  В судьбе молодого врача из России принял  участие бывший директор Франко-Русской больницы в Петербурге доктор Крессон (Cresson).  Таня Снеллинг сообщила,  что именно дочь этого отзывчивого человека стала при Миттеране премьер-министром. Доктор Сосунцов подписал контракт,  согласно которому  после  двух лет работы  вне  Франции  он имел право полгода отдыхать,  после чего снова должен отбыть на два года.  Говорят:"Лиха беда начало!". 

В 1927  году, когда семья жила в Дагомее (Бенине) родилась Татьяна.

У меня в руках было  письмо Надежды Петровны,  в котором она рассказывала о рождении дочери. В нём красочно рассказывалось и о появлении новорожденной и о том,  что в день этот в садике, возле их жилья, негры убили громадную змею.  В 1928 году у Надежды Петровны возникла мысль опостоянном переселении в Париж. Она очень скверно переносила африканский климат.

К тому же,  как мы помним,  Ярославу надо было продолжать образование,  а  лучшей  няньки для Тани,  чем бабушка не было на всей земле.  И вот в домик на Воробьевых горах начали приходить  письма  из Африки.  Там,  у  сына Бориса уже жила,  приехавшая из Владивостока от Виктора, Людмила Дмитриевна.

В письме Бориса Петровича,  адресованном брату Валентину, не указан год,  но есть дата - 25 марта.  В этот день сын "...подал  в Админ.  отдел  заявление  мамы  со  всеми необходимыми документами и внёс деньги".  А были это документы на выезд из СССР во Францию. По-видимому, было найдено "Соломоново решение": Людмилу Дмитриевну забирали дети-эмигранты, а Глафиру - Мария Федоровна и Валентин Петрович. Так это было или не так,  но судьба навсегда разлучила сестер,  а также мать с её "советскими" детьми...  В июне 1932 Людмила  Дмитриевна,  всё-таки, сначала  перебралась  к  Валентину Петровичу и только оттуда уехала во Францию.

С этого  времени раздел семьи на две части окончательно завершился.  Между тем, упоминать в анкетах о наличии "родственников за границей",  в СССР становилось всё более опасно. Об этом красноречиво говорит такое замечание Татьяны Снеллинг:  "Мама  видела  В.П.  (Валентина Петровича -  В.Ш.)  в Берлине в 1923 г.,  потом в Париже 2 или 3 раза.

Надежда Петровна с помощью Людмилы Дмитриевны воспитала  Славу  и Таню.   Слава - Ярослав Евгеньевич Сосунцов окончил  Сорбонну.  Защитил  диссертацию,  посвященную папоротникам.  Он работал в университете,  причём не только в исследовательской лаборатории,  но и преподавал. Он страшно любил горы.  Предметом его любви были Пиренеи.  По словам Татьяны, Слава был человек, который интересовался поэзией, литературой, музыкой, фотографией (его снимки гор печатались во  многих  журналах),  владел  шестью языками. Главное же: он был много и плодотворно работавшим художником, писал стихи.  Его картины демонстрировались в  США,  Германии,  Италии Бельгии и,  конечно,  Франции.  Он участвовал во многих выставках, был удостоен многих призов.  В  письме  от 2.01.1998  она пишет:"Он был  а в а н г а р д н ы й  человек во всех отношениях. Картины его абстрактны, стихи непонятны. Он был вполне "интеллектуальным" анархистом, не признавал традиций, шаблона и моды - незаурядный,  индивидуальный и исключительный человек - продукт  известной эмиграции,  парижского иронического духа и Русского ума.  Очень он был сложный,  довольно замкнутый, порой застенчивый (вологдинская черта) и очень скромный, несмотря на блестящий ум." Был он, по словам Тани, хороший сын и брат,  а на память людям оставил прекрасный сад. Таков был племянник Виктора Петровича Вологдина,  которого он никогда в жизни не видел.  Слава Сосунцов погиб в Пиринеях (попал,  видимо, под лавину) в 1976 году. Нашли его только через 5 лет...

Таня, как и брат, училась в Сорбонне. В 1950 г. т.е. 23 лет от роду переехала в Англию и тогда же,  надо полагать, стала миссис Снеллинг. 25. Работала в МИДе специализация – Венгрия.

1967 год, Ленинград: гостья из Парижа (справа) с Всеволодом и Валерией, детьми Валентина Петровича, и Вероникой, дочерью Виктора Петровича

Я помню встречу с Надеждой Петровной в 1967 году на Эсперовой д.1, где она остановилась у бабушки Марии Федоровны, куда нас привез отец (Владислав Валентинович) на машине под покровом большой секретности, так как его за это могли вышибить из партии и выгнать из директоров. Я помню, скаким теплым и грустным взглядом смотрела на меня бабушка Надежда Петровна, на последнего потомка Вологдиных.

Надежда Петровна скончалась в 1972 году, и прах ее покоится  в земле Франции.